c045843e     

Аникин Андрей - Друг, Который Мог Быть



Андрей Владимирович АНИКИН
ДРУГ, КОТОРЫЙ МОГ БЫТЬ
Из моего ленинградского дневника 1947 года:
28 января... Походил по Невскому, рассмотрел фигуры Аничкова
моста, холодно, ветер. Стало жаль бедных голых юношей... Был у Ядвиги
Петровны Ганецкой на Литейном. Это совсем старушка, оказывается. И
притом не все у нее в голове как положено. Войну-то она в Ленинграде
пережила. Но Мишу она, видно, любила. Всплакнула даже. Ничего нового
она не сказала: ушел и сгинул. Надо повидать парня, который ходил
разыскивать Мишу. Взял у Ядвиги его адрес.
1 февраля... Мороз еще крепче, чем в последние дни. Сложились
строчки: "Мосты над Невою в дымке тумана, к своим постаментам
примерзли львы..." Примерзли - это, кажется, неплохо. Но рифмуется с
"Невы", а Нева уже использована... Ходил к Борису, Мишиному приятелю,
говорил с ним и его матерью. Но разыскивал-то он не сразу после того,
как Миша пошел в больницу и исчез, а через несколько месяцев. Что он
мог найти?..
Мне было 19 лет. На зимних студенческих каникулах я поехал из Москвы
в Ленинград. Жил у приятеля, Сашки Концова, в его маленькой комнатке на
Суворовском проспекте. Сашка был влюблен и счастлив, приходил домой поздно
ночью и спал до полудня, так что я его и видел-то мало. Я был влюблен в
Ленинград первой пылкой любовью и, несмотря на морозы и скудный харч, с
утра до вечера бродил по городу и музеям. Дневничок мой за эти две недели
забит восторгами и педантичными описаниями маршрутов и музейных залов.
Честно говоря, я это, кажется, никогда не перечитывал. А вот в лаконичные
записи о поисках следов Миши Колесникова я вчитываюсь теперь с
мучительными усилиями вспомнить... Вспомнить, как это было.
В Москве я жил тогда в семье Мишиных отца и матери, как он жил в
Ленинграде в семье Ганецких. Миша бесследно исчез в осажденном Ленинграде
в январе сорок второго. В августе предыдущего года ему минуло шестнадцать.
Я знал его только по фотографии, которую рассматриваю и сейчас: лобастый,
не по годам взрослый парень, с упрямым, слегка набычившимся каким-то
взглядом. Помню, я всегда завидовал таким ребятам; сам я был длинный,
тонкий и в очках.
Не могло быть никакого сомнения, что Миша погиб. Мария Сергеевна
разумом понимала это, а вот сердцем... Миша был ее единственный сын и
единственный ребенок. У старика Колесникова были дети от первого брака,
среди них еще один сын - инженер Александр Колесников, который осенью 1942
года погиб на изысканиях железной дороги. Оба сына погибли от войны, хоть
и не на войне. Впрочем, можно ли сказать о тех, кто умер в ленинградской
голодной блокаде, что они погибли не на войне? Да и как погиб Миша,
неизвестно и теперь уже останется неизвестным.
Подъезды старых домов по-разному пахнут в Москве и Ленинграде. В
Москве - затхлым теплом и каким-то хлебным уютом, в Ленинграде - сыростью
и табачным дымом. Вернее, по-разному пахли в 40-х годах, когда я в таких
домах живал и бывал. Теперь живу и бываю в новых, которые во всех городах
пахнут, наверное, одинаково - свежей краской, известью и сквозняками.
По Невскому ходили дребезжащие трамваи довоенного образца. Стоило
отойти на квартал и можно было увидеть следы разрушений - расчищенные
площадки с темными брандмауэрами уцелевших домов и просто обгорелые
остовы, когда-то бывшие человеческим жильем. Но на фасаде этого
прекрасного дома на Литейном, богатого доходного дома времен русского
капитализма, почему-то никаких следов войны не было.
Я поднялся на третий этаж по широкой лестнице со стерты



Содержание раздела