c045843e     

Андреев Леонид - 'фауст' В Новой Постановке



Андреев Леонид
"ФАУСТ" В НОВОЙ ПОСТАНОВКЕ
Крайне грустное впечатление произвел на меня "Фауст" в театре Музыкальной
Драмы. В своих попытках дать на сцене правду жизни театр настойчиво забирается
в непролазные дебри лжи и умерщвляет живые произведения. Оперу, в которой все
по-оперному условно: музыка, окургуженный гетевский сюжет, либретто, оперу,
которая ни малейшим образом не соответствует реальной действительности - театр
с варварской жестокостью втиснул в узилище самого здорового и трезвого
реализма. Но так как никакими силами, человеческими и даже божескими, нельзя
сделать трезво реальным Мефистофеля, Брокен и ведьм, призрак Маргариты и
превращение Фауста - то получилась унылейшая мешанина, призрак с паспортом,
прописанным в таком-то участке Адмиралтейской части. То, что есть в опере
романтического и душевного, доселе трогающего наивные сердца и удерживающего
"Фауста" в репертуаре всех стран, - погибло бесследно под наплывом телесности
и вещественности: ни искры поэзии, ни намека на волнующую любовь и печаль.
Зачем на Маргарите такой уродливый колпак? Быть может, исторически колпак
и доказуем, но при чем здесь история... Маргарита и история! Почему Валентин
давно не брит и так же очень некрасив? Почему заставили его умирать на дому -
и бедный артист должен из-за кулис выкликать его предсмертные слова? Зачем в
сцене проклятия Мефистофель поет откуда-то с галереи, и весь зал закатывает
глаза, разыскивая его вверху, как неприятельский аэроплан? А Брокен сделан
маленький и острощербатый, как гнилой зуб, и неприятно смотреть на полуголых
ведьм, которые осторожно выгибаются и принимают балетные позы - с риском
свалиться на пол и ушибиться. Это не цирк.
Всё обездушено, огрублено, принижено, местами точно измазано сажей, чтобы
противней было. Недаром какой-то журналист усмотрел в этом "Фаусте" критику на
немецкие зверства. Мечтательный и нежный вальс, под звуки которого встречаются
Фауст и Маргарита и вспыхивает первая чистая любовь, вальс, который
вспоминается ею в тюрьме, - волей театра огрублен до степени кабацкого пляса.
Музыка что-то урчит, валятся табуреты, столы, и пьяные ландскнехты, танцующие
женщины безобразно откидывают ноги. Скучно, ибо ложь: ведь сквозь душу
Маргариты проходит вальс, и нужно дать то, что видела она, что грезилось ей, а
не то, что было "в действительности", хотя бы действительность эта была
удостоверена самым беспристрастным полицейским протоколом.
Декорации незначительны, порою излишне слащавы, порой грубоваты и плоски в
своем дешевом реализме: Вальц в Большом Московском театре 20 лет тому назад
писал не хуже. Апофеоз, где крупные ангелы, окрашенные спектром, как известные
пасхальные выпуклые картинки, влекут на небо Маргариту, - мог бы своей
роскошью умилить самоеда и даже обратить его в христианство, но для
художественного театра просто неприличен. Но всего не перечислить. Главное же
то, что нет правды и не будет, пока театр не перестанет насильничать над
живыми формами произведений и не подчинит себя их художественной воле вместо
того, чтобы им навязывать свою. Нельзя насильственно обращать ни в реализм, ни
в символизм, ни во всякие другие веры.
Обидно за молодой, талантливый и энергичный театр, который, встав на
неверный путь, так бесплодно расточает свои силы.




Содержание раздела